О вреде тендеров
Знаете, что такое «ригидность»?
Ригидность — это, грубо говоря, упёртость. Неспособность изменить своё мнение. Классический случай ригидности — когда Мавроди уже успел отсидеть и выйти на свободу, а вкладчик до сих пор верит, что ему вернут денежки. Или, пример поближе к жизни, когда бородатый программист покупает себе новенький Лексус за наличные, а его мама по-прежнему считает, что компьютер — это всё глупости и детские игрушки.
Проще говоря, ригидность — это болезнь. Знаете, у некоторых людей к старости перестают сгибаться руки, ноги и туловище. Мозг у большинства людей теряет гибкость значительно раньше. Объяснили, например, человеку в детстве, что все православные — тупые фанатики. И дальше хоть роту православных учёных ему покажи, он всё равно своего мнения не изменит.
Так вот. Хоть я и считаю, что Министерство Образования было бы логично объединить с ГУИН’ом, это ещё ни разу не значит, что я гневно затыкаю уши и поворачиваюсь спиной к школьным учителям.
Во-первых, у меня нет монополии на Истину: возможно, через десять лет станет ясно, что певцы школьного насилия были правы, а я — неправ.
( Collapse )
Ригидность — это, грубо говоря, упёртость. Неспособность изменить своё мнение. Классический случай ригидности — когда Мавроди уже успел отсидеть и выйти на свободу, а вкладчик до сих пор верит, что ему вернут денежки. Или, пример поближе к жизни, когда бородатый программист покупает себе новенький Лексус за наличные, а его мама по-прежнему считает, что компьютер — это всё глупости и детские игрушки.
Проще говоря, ригидность — это болезнь. Знаете, у некоторых людей к старости перестают сгибаться руки, ноги и туловище. Мозг у большинства людей теряет гибкость значительно раньше. Объяснили, например, человеку в детстве, что все православные — тупые фанатики. И дальше хоть роту православных учёных ему покажи, он всё равно своего мнения не изменит.
Так вот. Хоть я и считаю, что Министерство Образования было бы логично объединить с ГУИН’ом, это ещё ни разу не значит, что я гневно затыкаю уши и поворачиваюсь спиной к школьным учителям.
Во-первых, у меня нет монополии на Истину: возможно, через десять лет станет ясно, что певцы школьного насилия были правы, а я — неправ.
( Collapse )