Что не является экономической наукой, Павловская реформа и китайский путь для СССР

Это учение не является ни научным, ни экономическим, представляя собой смесь философии и социологии. В нынешней классификации марксистов, считающих себя экономистами, относят к radical political economy – отстойнику, где собираются маргиналы от науки вроде плоскоземельников, геоцентристов, отрицателей эволюции и расширяющейся Вселенной, исследователей шаровой молнии и под.

Кстати, я не высказываю оценочного суждения по поводу этих направлений мысли, а лишь констатирую факт, что они не являются составной частью современного академического сообщества, если подразумевать под ним хорошие университеты и высокорейтинговые международные журналы. <…>

Другой предрассудок – отсутствие консенсуса среди экономистов относительно предмета и метода их науки, из-за чего экономическая наука, якобы, представляет собой множество непримиримых школ. С этими вещами экономика давно уже определилась. Насчет ее предмета полную ясность внес Лайонел Роббинс в своей знаменитой статье 1932 г., так что спустя и почти девяносто лет после ее публикации понимание предмета экономики среди ученых остается прежним.

Что касается метода, здесь можно сослаться на другого столпа экономики, Пола Самуэльсона, который в своей диссертации 1944 г. на долгие десятилетия определил экономическую науку как аналогичную естественным по используемым ею методам. <…>

Это переводит нас к третьему предрассудку об экономике как о гуманитарной науке. Так она и выглядит, если мы откроем советский учебник по политэкономии социализма. Здесь нужно понимать, что в СССР были разрешены лишь науки о природе, чем и объясняются советские успехи в физике и прочих естественных науках, тогда как "общественные науки" таковыми не являлись, а представляли собой нечто вроде катехизиса марксистко-ленинской идеологии.

Если же мы возьмем современную экономику, то как научная дисциплина она более всего походит на физику. Ее теория формулируется математическим языком, а предсказания из этой теории тестируются на доступных данных, где возможно, экспериментальных или квази-экспериментальных. Математика для построения теории нужна, а) чтобы сделать полные выводы из допущений, что далеко не всегда возможно с помощью простых логических рассуждений, б) сократить и упростить сами эти рассуждения, и в) придать предсказаниям из теории такую форму, чтобы обеспечить их проверку с помощью данных. <…>

Ко всему этому следует добавить кое-какие наблюдения относительно экономической науки и ее подделок в нашей стране. До революций экономическая наука, как и другие виды культуры, у нас развивалась в ногу со временем. Впоследствии весь цвет науки был либо изгнан, либо вырезан. Поэтому прошлое столетие, ставшее прорывным для экономической науки в западном мире, у нас было периодом упадка. (Лучом света в этом темном царстве были советские математики во главе с Леонидом Канторовичем, которые находили иногда время для народнохозяйственных задач, что и было по достоинству оценено в остальном мире.)

В результате сегодня лишь очень немногие из тех, кто работает в сфере экономического образования, имеют отношение к экономике как к научной дисциплине.

30 лет назад, 2 апреля 1991 года, в СССР произошел резкий скачок цен. На основании Указа президента и постановления Кабинета министров товары и услуги подорожали в два-пять раз, а иногда и в десять. При этом зарплата увеличивалась всего на 20-30 процентов, а единовременная компенсация составила 60 рублей, что в этой ситуации выглядело для советских людей насмешкой. Подъем цен стал вторым этапом так называемой павловской реформы по изъятию излишков денег у населения, что должно было прекратить дефицит и в конечном счете спасти страну. Вместо этого реформа стала одной из причин конца СССР. «Лента.ру» собрала свидетельства очевидцев тех событий.

Инициатор реформы, премьер-министр СССР Валентин Павлов, еще за две недели до ее начала, когда все уже было подготовлено, но хранилось втайне, заявил на всю страну, что ничего подобного правительство не планирует. Но вечером 22 января 1991 года по Центральному телевидению было объявлено об изъятии из оборота 50- и 100-рублевых банкнот образца 1961 года. На их обмен гражданам отводилось три дня, обменять можно было не более 1000 рублей. Одновременно сумма наличных денег, доступная для снятия в Сбербанке СССР, была ограничена 500 рублями в месяц на одного вкладчика. А поскольку граждане могли иметь не одну сберкнижку, на последних страницах паспортов делались отметки о снятых со счетов суммах.

Целью реформы было сокращение денежной массы, находившейся в наличном обороте, что, по мнению ее разработчиков, могло решить проблему дефицита товаров в СССР и избавить граждан от накопленных ими излишков нетрудовых доходов.

На практике же товарный дефицит никуда не делся. Близкие к власти и криминал пережили конфискационную часть реформы без существенных потерь, а пострадали, как всегда, простые граждане.

Но худшее было еще впереди. Чтобы это не выглядело первоапрельской шуткой, второй этап павловской реформы был назначен на 2 апреля. В этот день цены на товары и услуги были централизованно подняты в среднем втрое (от двух до десяти раз). Разваливавшуюся экономику это не спасло, а правительство окончательно потеряло доверие народа. По стране пошла волна забастовок. Дни СССР были сочтены.

Политические лозунги протестовавших в 1989-м студентов и интеллигентов сводились к требованию демократизации общества. Однако широкая поддержка протеста простыми китайцами была вызвана, скорее, иными причинами: ростом цен, социальным неравенством, коррупцией в правящем аппарате. Проблем хватало и в сельском хозяйстве в государственном секторе экономики. Поскольку призывы к демократизации воспринимались правящей элитой как стремление нетерпеливой молодежи вернуться к хаосу «культурной революции», было решено укрепить политический режим, но одновременно активно взяться за социально-экономические проблемы. На первом этапе были приняты жесткие антиинфляционные меры: с 18 процентов в 1989-м инфляция снизилась до трех процентов в 1990-м и 1991 годах. Для этого пришлось пожертвовать темпами роста, которые в эти годы составляли «всего» 3–4 процента. Приняли меры по контролю над импортом, что создало еще более комфортные условия для роста собственного производства. Усилилась борьба с коррупцией.

В то же время в первые годы после подавления беспорядков руководители, пришедшие на самый верх на волне «жесткости», опасались проводить дальнейшие реформы, сильнее открывать экономику внешнему миру. Сам лозунг реформ и открытости, определявший направление китайской экономической политики с конца 1970-х годов, практически вышел из употребления. Многие либеральные руководители во главе с генеральным секретарем ЦК КПК Чжао Цзыяном, выступавшие за углубление реформ, лишились своих постов. Подняли голову давние противники рыночной экономики, сторонники классического социализма с классовой борьбой внутри страны и с «мировым империализмом» во внешней политике.

В этой обстановке в начале 1992 года 87-летний китайский лидер Дэн Сяопин, не занимавший уже никаких официальных постов, посетил наиболее продвинутые в смысле экономических реформ южные регионы страны специально, чтобы призвать к продолжению и углублению политики открытости внешнему миру, провозглашенной им в конце 70-х. Это была последняя поездка архитектора китайских реформ по стране, и сделанные им тогда заявления стали своеобразным политическим завещанием.

Почему Дэн решил выступить вне Пекина, скоро выяснилось. Дело в том, что уже собиравшиеся повести страну по иному пути партийные лидеры, поверившие в то, что «старик» отошел от дел и согласится со всеми их планами, первое время пребывали в замешательстве и даже не позволяли публиковать сообщения об этой поездке. Первым сломался новый генеральный секретарь ЦК Цзян Цзэминь, через месяц публично поддержавший Дэна, вероятно, решив, что это будет хорошим способом продемонстрировать преемственность власти. Дальнейший ход событий показал, что Цзян и сам был сторонником углубления реформ, но, видимо, поначалу опасался открыто выражать свои взгляды.

После этого ситуация быстро изменилась: от откровенных ретроградов в руководстве постепенно избавились, а позицию Дэна Сяопина признали официальной. О чем же говорил Дэн? Вкратце его идеи были таковы: власть КПК укреплять, рыночные реформы углублять, Запад заинтересовывать экономически, стараясь получить от него все, что можно. Живой классик поддержал реформаторские идеи и проекты: специальные экономические зоны в Шэньчжэне и Чжухае, создание совместных предприятий, развитие прибрежной зоны, привлечение зарубежных инвестиций и технологий, наращивание экспорта в развитые страны.

Поездка Дэна фактически дала старт новому этапу реформ, осуществленных в 1990-е. Во-первых, были реорганизованы неэффективные госпредприятия — в результате акционирования они превратились в самостоятельные субъекты рынка. При этом в них сохранялась определенная доля государственного участия. С 1993-го по 1996-й количество акционерных предприятий в стране увеличилось с 3800 до 9200. Доля государственных промышленных предприятий в валовом производстве продукции снизилась с 64,9 процента в 1985-м до 34 процентов в 1995-м.