1. В Школе Капитализма я рассказываю, почему Марк Твен не разбогател. Цитирую из статьи (ссылка):
…Марк Твен вполне мог бы пополнить список богачей-рекордсменов. Будущий писатель был ровесником Эндрю Карнеги (то есть попал в те удачные 9 лет), при этом он был с детства нацелен на поиски способа разбогатеть. Его отец был авантюристом, который то скупал за бесценок огромные пространства земли, которая в итоге оказывалась никому не нужна, то изобретал вечный двигатель, принципиальная невозможность создания которого была к тому времени уже очевидна. Денег эти начинания не приносили, однако всё же и совсем бедной семья Твенов не была: к примеру, мать Марка Твена привела в качестве приданного в семью двух-трёх негров. Подрастающий Сэмюэл (настоящее имя) чувствовал, что он не представитель среднего класса, а миллионер… который пока что в силу неудачных обстоятельств временно сидит без денег, но который непременно повторит успех своих удачливых сверстников, массово богатеющих прямо на его глазах.
Я не удивлён, что Марк Твен стал писателем, причём писателем-сатириком: едким и циничным. Мы можем наблюдать аналогичный феномен на примере современных нам блогеров и журналистов: они постоянно общаются по работе с политиками и бизнесменами, из-за чего с годами их нередко разъедает фрустрация — им кажется несправедливым, что разбогател кто угодно другой, но не они.
В нашем обществе зависть к деньгам не осуждается. Вот, к примеру, агрессия осуждается, и в сколько-нибудь нормальной компании уже не будут хвастаться, как дали кому-то «в рыло» забавы ради или как избили свою подругу за грубое слово: собутыльники не поймут. О практике греческих перверсий народ тоже старается не распространяться лишний раз, чтобы не столкнуться с холодными взглядами знакомых. Считается недопустимым и завидовать физической форме: никто не осудит господина Пупкина за то, что он жмёт от груди штангу в 120 килограмм. А вот выразиться в том духе, что господин Пупкин — сволочь, так как у него много денег, вполне допустимо, даже одобряемо…
2. В комментариях Живого Журнала wv_a рассказывает о коррупции в книжной отрасли СССР (ссылка):
На предприятиях существовали Клубы любителей книг. Те, кто был вхож в эти клубы, изредка могли получить и какие-то книги средней категории пафоса, но тоже не просто так. С любыми книгами, начиная даже с нижней категории пафоса, шла нагрузка в виде книг, которые ни при каких обстоятельствах не попали бы даже в нижнюю категорию. Но самое интересное, что и их читали.
Эти книги шли в единственное место, куда они могли идти — в туалет, в качестве подтирочного материала. Надо было только хорошенько помять, чтобы не ободрать пятую точку. И естественно, что, находясь в туалете, чтобы как-то провести время, эти книги читали.
Какого же было удивление одного «читателя», когда оказалось, что подобную книгу он уже читал, но под другим названием. Сравнили. Действительно, оказалось, что так. Тогда над этим посмеялись, а тем не менее…
Во первых, огромнейшие тиражи подобной макулатуры, за которые шли конкретные деньги их «авторам». Эти «авторы» все были легальные миллионеры, с кучей наград и привилегий, с возможностью выезда за границу. В Cоюзе писателей СССР находилось, по-моему, 9000 человек. Естественно, что людям, которые продвигали этих «писателей», шли хорошие откаты. Вполне может быть, что они были соавторами этих книг.
Вот вам, в чистейшем незамутнённом виде, один из элементов советской коррупции.
И действительно — пронырливый малый с минимальными навыками сочинительства мог сделать себе таким образом надёжную карьеру «писателя». Достаточно было выбирать скучные, но идеологические выдержанные темы, после чего клепать на эти темы скучные и актуальные романы. Довлатов рассказывал об одной такой истории:
Когда-то в Ленинград приехали двое братьев из Шклова. Звали братьев — Савелий и Леонид Данчиковские. Они начали пробовать себя в литературе. Сочиняли песенки, куплеты, интермедии. Сначала писали вдвоём. Потом — каждый в отдельности.
Через год их пути разошлись ещё более кардинально.
Младший брат решил укоротить свою фамилию. Теперь он подписывался — Данч. Но при этом оставался евреем.
Старший поступил иначе. Он тоже укоротил свою фамилию, выбросив единственную букву — «И». Теперь он подписывался — Данчковский. Зато из еврея стал обрусевшим поляком.
Постепенно между братьями возникла национальная рознь. Они то и дело ссорились на расовой почве.
— Оборотень, — кричал Леонид, — золоторотец, пьяный гой!
— Заткнись, жидовская морда! — отвечал Савелий.
Вскоре началась борьба с космополитами. Леонида арестовали. Савелий к этому времени закончил институт марксизма-ленинизма.
Он начал печататься в толстых журналах. У него вышла первая книга. О нём заговорили критики.
Постепенно он стал «ленинианцем». То есть создателем бесконечной и неудержимой Ленинианы.
Сначала он написал книгу «Володино детство». Затем — небольшую повесть «Мальчик из Симбирска». После этого выпустил двухтомник «Юность огневая». И наконец, трилогию — «Вставай, проклятьем заклеймённый!».
Исчерпав биографию Ленина, Данчковский взялся за смежные темы. Он написал книгу «Ленин и дети». Затем — «Ленин и музыка», «Ленин и живопись», а также «Ленин и сельское хозяйство». Все эти книги были переведены на многие языки.
Данчковский разбогател. Был награждён орденом «Знак почёта». К этому времени его брата посмертно реабилитировали.
3. Современные критики полагают, что некоторые «пролетарские» поэты и писатели в раннем СССР вели образ жизни, весьма далёкий от пропагандируемых ими ценностей. Лично я этому совершенно не удивлён. Как показывает опыт наших современников, почти невозможно проповедовать коммунизм, оставаясь при этом в равнодушии к деньгам, роскоши, хорошей обильной еде, предосудительным плотским утехам и психоактивным веществам. Это я не в порядке ругани или критики, просто делюсь наблюдениями. Я не хочу называть конкретные фамилии, так как не люблю переходить на личности без сильной на то нужды, однако если у вас есть знакомые коммунисты, пожалуй, вы согласитесь со мной в том, что аскетами-бессребрениками современных нам неокоммунистов довольно сложно назвать. Цитирую (ссылка):
Маяковский Владимир Владимирович, будучи молодым человеком, попал под влияние леворадикалов, в 1908 году вступил в РСДРП. Занимался леворадикальной пропагандой, трижды арестовывался из-за пособничества противозаконной деятельности анархистов-разбойников.
Сам Маяковский, пропагандировавший леворадикальные идеи, автор строк «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй», вёл «буржуазный» (по-русски мещанский), то есть очень комфортный образ жизни, занимаясь в основном развлечениями, любовными интригами и не отказывая себе ни в каком потреблении, в том числе в потреблении кокаина (осуждаем наркотики). Причём это было и до 1917 года (1 фото он в Казани в 1914 году), и после Октябрьского переворота (2 фото), вплоть до самой смерти.
Маяковский любил дорого и со вкусом одеваться, и имел репутацию одного из главных модников Москвы в 1920-е годы. Предпочитал он, естественно, одежду западных брендов, которую он привозил из заграничных поездок. Любимой маркой обуви Маяковского была «J.M.Weston», это французский производитель премиальной обуви ручной работы. Шляпы он носил австрийские, ремни французские, сорочки английские, верхнюю одежду и галстуки производства США. Всё это мы знаем, так как гардероб поэта сохранился, хоть и не полностью. Особенно цинично и лицемерно всё это выглядит, учитывая что именно Маяковский был автором строк «Нет на свете прекраснее одежды, чем бронза мускулов и свежесть кожи».
Маяковский имел личный автомобиль «Renault NN2», который он купил во Франции за 20 тысяч франков. Для европейцев того времени – это большая роскошь, не говоря уже о нищих гражданах СССР. Что характерно, возил Маяковского личный водитель, хотя сам он должен был уметь водить, так как в 1915-1917 годах Маяковский служил в автомобильной роте. Оправдывал он это перед большевичками и массами тем, что в случае агрессии «буржуазных государств», готов в любую секунду отдать свой автомобиль «товарищу комиссару».
Весь этот потребительский шик Маяковского, его леворадикальный пафос и критика «растленного буржуазного комфорта» выглядит максимально цинично на фоне тотальной нищеты и голодной жизни в СССР 1920-х.
С лета 1918 года Маяковский сожительствовал с супругами Брик (фото 7), как бы сейчас сказали «шведской семьёй» (за 70 лет до этого термина, тогда это справедливо было бы назвать большевицкой «семьей»). В 1926 году Маяковский и Брики получили в Москве 4-х комнатную квартиру, пока большинство москвичей ютилось в бараках и коммуналках. Иметь тогда в пользовании отдельную квартиру, тем более такую большую, было невиданной роскошью. Лиля вспоминала, что они сделали ремонт, перепланировку и даже ванную поставили. Короче говоря, Маяковский старался вести максимально возможный в тех условиях «буржуазный образ жизни».
Большой контраст со стихами Маяковского о рабочих, которые «лежат в грязи под старою телегою», и у которых губы «сливеют от холода» (ссылка). Полагаю, поэту сложно было не стать законченным циником, наблюдая такие контрасты между декларируемым равенством и реальным положением дел.
Впрочем, даже «пролетарским писателям» социализм достойного по капиталистическим меркам уровня жизни обеспечить не мог. «Коррупционерами» и партийными функционерами было всё же меньшинство советских писателей, тогда как большинство по нашим современным меркам жило довольно скромно и могло рассчитывать в лучшем случае на небольшую квартиру, скромную дачу, творческие поездки по СССР и редкие заграничные выезды (как правило, в соцстраны типа Болгарии).
Маяковский с его иномаркой и личным шофёром был скорее исключением: власти выделяли его из общей массы. Можно себе представить, какую зависть у коллег по цеху — материалистов до мозга костей — вызывала фигура Маяковского.
Нужно учесть также, что в 1930-е – 1950-е годы мест в Союзе писателей было значительно меньше: тогда было лишь около 3000 членов и кандидатов члены, цифра в 9000 была достигнута только к 1980-м. За места в Союзе писателей, за распределение привилегий и ресурсов шла нешуточная борьба, при этом быть на виду в сталинскую эпоху было опасно: в 1930-е многих писателей Сталин репрессировал. Конкуренция между коллегами по писательскому цеху только увеличивала риск встать по ложному доносу к стенке или загреметь в лагеря.
Маяковский же до Большого Террора не дожил: он ушёл из жизни как раз в 1930 году, после того как попал в опалу и начал лишаться благосклонности властей.