Моралофаг быстрым шагом подошёл к парню и, прежде чем тот успел хотя бы удивиться, с размаху ударил его по ногам. От боли в сломанной заново ноге парень потерял сознание... Кончилось всё благополучно. Через какое-то время парень очнулся на станции метро. Тот самый старик, которому он "не уступил место", дотащил его до больницы. А моралофаг, как, собственно, моралофагам и положено, под шумок тихо слинял.
Мне это живо напомнило две другие истории про человеческую доброту.
Первую историю я читал где-то на просторах Интернета. Там пьяный мужчина проявил во время ссоры с женой характер: прибил гвоздём к табуретке свои собственные яйца. Повредил он, к счастью, при этом только кожу: то есть, особой боли не испытывал.
Жена, тем не менее, проявила сострадание, отвела мужа в травмпункт, где членовредитель и расположился в середине коридора, ожидая своей очереди. Дальше, как вы, наверное, уже догадались, нашёлся моралофаг и в травмпункте.
Проходящая мимо уборщица увидела омерзительную картину: пьяный мужчина, глубоко наклонившись вперёд, стоял посередине коридора, опирался на табурет и бессмысленно улыбался в пустоту. Преисполнившись праведного гнева, уборщица могучим пинком выбила табуретку из-под нарушителя порядка. Мужчина упал, а гвозть вылетел из причинного места, по пути как следует разодрав пациенту мошонку.
Чем история закончилось, я не знаю. Полагаю, мужика приняли без очереди и оперативно всё ему зашили. Знаю я одно: когда я прочёл эту историю первый раз, я так впечатлился, что закрыл браузер и начал ходить по комнате, гневно скрипя зубами.
Ладно. Надеюсь, сейчас у этого мужика всё в порядке. И, напоследок, ещё одна история, рассказанная мне одним музыкантом, которому я как-то настраивал компьютер.
Дело был в начале двухтысячных годов, и я тогда не только работал менеджером по продажам, но и не на шутку увлекался этой темой. Тренинги, шренинги, всякие разные брошюры и книжки... Достаточно сказать, что прочитанных мной книжек по продажам скопилось так много, что когда я через пару лет отдавал их своему знакомому, они заняли несколько двенадцатилитровых коробок.
Так вот. Пока у музыканта переустанавливалась операционная система, я начал рассказывать ему какое это замечательное дело — продажи. И вот что я услышал в ответ.
Оказывается, музыкантом Николай работал не всегда. Когда он приехал в наш город из солнечного Краснодара, он думал о карьере бизнесмена, а не пианиста. Николай поступил на вечернее отделение в какой-то экономический ВУЗ, а днём устроился в фирму по продажам канцтоваров и оргтехники. Несмотря на его природную застенчивость, продажи кое-как шли.
И всё было хорошо, пока в один морозный день их отдел не отправили всем кагалом на тренинг продаж. Трёхдневный тренинг стоил больших по тем временам денег, однако фирма эти деньги за своих сотрудников охотно заплатила. Деньги тогда в Петербурге делались очень быстро, и никто их особо не считал.
Тренинг проходил как обычно. Большую часть времени наголо бритый тренер в чёрной рясе рассказывал новообращённым как он крут, как крута его тренинговая фирма, и какими крутыми продажниками станут его слушатели, если будут тщательно исполнять все инструкции. Разумеется, были и какие-то практические советы, которые, за давностью прошедших лет, музыкант уже и не помнил.
В конце тренинга ведущий назначил ученикам а-ля экзамен. Раздал каждому по пачке календариков и приказал распродать их случайным прохожим за три часа. Получил свою пачку календариков и Николай.
Уже через двадцать минут будущее светило продаж осознало, что совершило тактическую ошибку. На улице было далеко за минус двадцать, а одет Николай был максимум по-осеннему, чтобы не сказать по-летнему. Ему было холодно.
Чтобы согреться Николай заглянул в близлежащую рюмочную и пропустил в ней сто грамм водки. Там же он попытался продать кому-то эти календарики, выпил с покупателями ещё по сто грамм... Дальнейшее, увы, стёрлось из памяти менеджера.
Проснулся он на квартире у каких-то цыган, которые объяснили ему, что подобрали его тело на улице, где Николай устроился было поспать. Напомню: на улице было минус двадцать, и у Николая были все шансы проснуться уже в раю.
Сердечно поблагодарив своих спасителей, Николай бросился сначала домой — переодеваться — а потом на работу. Где и услышал приговор своей мечте: увольнение. Руководство решило, что неудачники, которые не сумели распространить календарики в срок, им не нужны.
Я знаю, вы сейчас скажете, что Николаю следовало не падать духом, а устроиться в следующую фирму. Согласен. Ровно так, думаю, и следовало бы ему поступить.
Человек, однако, слаб, а плоть сильна. Влекомый грехом уныния, Николай начал пить. Сначала каждый вечер, потом каждый день и каждое утро. Деньги "на учёбу" родители ему высылали исправно, так что искать новую работу Николай даже не пытался. Само собой, был он исключён и из института.
В пьяном угаре прошёл год. Наступила очередная зима. В один печальный день Николай умудрился поссориться с "молдавской мафией". Суровые южные бандиты сначала угрожали убить его макрофлексом, закачав полный тюбик монтажной пены в задний проход, но потом, как это обычно и бывает, ограничились нанесением телесных повреждений — подкараулили в момент выхода из дома и побили, сломав между делом пару рёбер.
Когда Николай очнулся, он увидел пожилую женщину с тележкой, которая пыталась проехать через заблокированный телом Николая тамбур парадной. Экс-менеджер попытался было объяснить ей, что ему плохо и надо вызвать врача, но нашёл в себе силы только на невнятное мычание. На его беду, эта дама оказалась из породы моралофагов.
Женщина с гримасой отвращения на лице перешагнула через избитого Николая и резко дёрнула тележку на себя, чтобы та перескочила через тело больного. От боли в сломанных рёбрах Николай потерял сознание ещё раз.
Закончилось всё хорошо.
Через какое-то время Николая увидели возвращающиеся домой школьники, затащили его к себе домой, вызвали скорую помощь. Позднее врачи сказали Николаю, что если бы он пролежал на морозе ещё часок, одними обморожениями не обошлось бы: пришлось бы ампутировать конечности.
Николай понял послание судьбы правильно, и решил с алкоголем завязать. Петербург — это, конечно, не якутский посёлок Томтор с его регулярными минус шестьдесят, но даже и в Петербурге склеить ласты на морозе пьяному человеку — дело совсем нехитрое. Николай, выйдя из больницы, устроился работать музыкантом в какое-то детское учреждение, где и работает, возможно, до сих пор.
Ладно. К чему я всё это вспомнил?
Дело в том, что пару дней назад ко мне в комментарии пришли протестующие против неправильной парковки. А я борцов с неправильной парковкой очень не люблю.
Конечно, парковаться на газоне или поперёк тротуара — это отвратительно. Но... царапать гвоздём неправильно припаркованные машины или обливать их краской — это отвратительно втройне.
Если мне дадут нож и прикажут отрезать ухо на выбор — у неправильно запарковавшегося негодяя или у испортившего его машину моралофага — я, пожалуй, отрежу ухо у моралофага. Вреда от них несравнимо больше.
И не надо, пожалуйста, напоминать мне о моей нелюбви к мигалкам. Да, действительно, я считаю, что членовозам с мигалками ни разу не место в демократической стране, даже у премьер-министра и президента.
Однако я считаю категорически неверным вытаскивать чиновников из лимузинов и бить их ногами. Снимать на камеру и вывешивать в Интернет на доску позора — да. Насмехаться над любителями поездить по встречке, устраивать автопробеги с синими ведёрками — да. Не давать чиновникам переложить вину за ДТП на своих жертв — да.
Но ни в коем случае не уподобляться скорбным на голову моралофагам и не пытаться отомстить наступившему тебе на ногу быдлу прицельными ударами топора.
PS: Слово "моралофаг" пишется через "о". Не "моралфаг", а именно "моралофаг". Прямое заимствование "моралфаг" имеет слишком рваный ритм чтобы прижиться в русском языке.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →