Сергей Королёв и Валентин Глушко, отцы советского космоса, сидели при Сталине в лагерях. Так как запуск Гагарина в космос — второе по важности достижение СССР, то со стороны может показаться, что Иосиф Сталин был врагом науки, репрессировал лучших учёных страны. Характерный штрих: Валентина Глушко избивали на допросах дубинками и плетьми, а Сергею Королёву сломали челюсть, из-за чего он позже погиб, не дожив даже до 60 лет.
Чтобы оправдать факты физических издевательств над лучшими учёными и конструкторами СССР, апологеты сталинизма уже в наше время придумали два контртезиса:
1. Никто Сергею Королёву челюсть не ломал, доказательств нет.
2. Сергей Королёв сидел не за политику, за растрату.
Тональность примерно такая: жил молодой дерзкий учёный, Королёв, который в сложные для страны годы, когда надо было готовиться к войне с Гитлером, бездумно спускал казённые деньги на всякую ерунду — игру в карты, смешливых девиц, дорогие автомобили. За такое следовало бы расстрелять, но мудрый Сталин ценными кадрами не разбрасывался. Вождь распорядился мягко образумить непутёвого разгильдяя. Сергея Королёва всего лишь отправили работать в закрытый институт, так называемую «шарашку», где он с полным комфортом продолжил работу над самолётами и ракетами. Что же касается сломанной челюсти, так это всё выдумки Солженицына: в уголовном деле Королёва о полученных на допросах переломах ни одной строчки нет.
Валентин Глушко — второй отец советского космоса — не вписывается в эту благостную картину вразумления блудного конструктора, однако про Глушко приехавшему в колхоз лектору вопросов уже обычно не задают. Если всё же задают, то у неосталинистов есть продолжение истории. И Королёв, говорят они, и другие учёные постоянно интриговали, писали друг на друга доносы: настоящий клубок змей был. Добрый Сталин пытался во всём досконально разбираться, но время было почти военное, Гитлер уже Мюнхенский сговор подписывал, поэтому иногда случались осечки. Осечки некритичные, конечно: товарищу Глушко даже полезно было в шарашке поработать. Это ведь почти санаторий был: такой же исследовательский институт, как в Москве, только вместо театров с ресторанами — прогулки на природе.
Теперь, когда мы выслушали версию противной стороны, обратимся к фактам.
Для начала, статья «Растрата» — это статья 116 УК РСФСР. А товарища Королёва осудили по статьям 58-7 и 58-11 УК РСФСР, то есть за контрреволюционные действия и борьбу против рабочего класса.
На это иногда возражают: дескать, осудили Королёва за растрату, но написали в приговоре другую статью. Я не уверен, что стоит даже всерьёз разбирать этот «аргумент» — он неверен сразу на многих уровнях. Скажу одно: если бы сталинские суды действительно ляпали в приговорах статьи наугад, осуждая растратчиков за борьбу против рабочего класса, а трамвайных карманников за незаконный рыбный промысел, это были бы не суды, а филиалы Московского цирка, с клоунами в больших ботинках вместо судей.
Идём дальше, про сломанную челюсть. Обстоятельства гибели Сергея Королёва известны из книги его дочери, Натальи Королёвой, которой на момент смерти отца был 31 год. Наталья Королёва к 1966 году уже получила медицинское образование, работала хирургом, как и её мать. Таким образом, она могла судить об обстоятельствах неудачной операции со знанием дела, как профессионал. Цитирую (ссылка):
Что касается состояния здоровья отца, то я находилась в курсе со слов Б.В. Петровского — в то время министра здравоохранения СССР и директора Научно-исследовательского института клинической и экспериментальной хирургии, где я работала с момента его открытия в 1963…
…у меня не было чувства страха за отца — я надеялась, что запланированная операция должна оказаться несложной…
…Позднее я внимательно изучила историю болезни отца, разговаривала с Борисом Васильевичем и двумя из трех анестезиологов — С.Н. Ефуни и Г.Я. Гебелем, участвовавших в операции. А случилось вот что. Когда Б.В. Петровский попытался с помощью эндоскопа удалить полип, началось массивное кишечное кровотечение, остановить которое можно было, только вскрыв брюшную полость. Для выполнения внутриполостной операции масочного наркоза, под которым находился отец, оказалось недостаточно. Необходимо было ввести интубационную трубку в трахею, однако сделать это не удалось ни одному из трех опытных анестезиологов из-за анатомических особенностей строения его шеи и тугоподвижности челюстей, сломанных во время допросов после ареста. В результате операция продолжалась под масочным эфирно-кислородным с закисью азота наркозом, опасным для пациента, страдающего стенокардией и мерцательной аритмией…
Можно предположить, что дочь Королёва всё выдумала, но это будет слабая версия. Во-первых, нельзя вот так походя, без каких бы то ни было оснований, обвинять достойных людей во лжи — это очень варварская практика. Во-вторых, у лжи должен быть мотив. Например, мотив был бы, если бы история про перелом челюсти была геройской: скажем, если бы Королёв дрался с хулиганами, которые пытались разбить макет ракеты, или упорно молчал, отказываясь выдавать секреты немецким шпионам. Однако челюсть Королёву сломали свои же советские люди, во время обычного допроса. Ничего геройского в этом инциденте нет, так как он выставляет Королёва случайной жертвой, а не героем. Выдумывать такое стал бы только патологический фантазёр, который врёт просто так, ради самого процесса вранья.
Идём дальше. Сохранилось письмо Королёва Сталину от 13 июля 1940 года (ссылка). Там есть такие строчки:
…В 1938 г. следователи Шестаков и Быков подвергли меня физическим репрессиям и издевательствам, добиваясь от меня «признаний»…
Полагаю, этого достаточно, чтобы факт перелома челюсти на допросе считать доказанным. Скажу больше: если бы историю с переломом рассматривали сталинские судьи, они бы прочитанным наверняка были бы удовлетворены.
Теперь посмотрим, за какую конкретно «растрату» или «вредительство» был осуждён Сергей Королёв. Вот фрагменты из письма ракетчика на имя Верховного прокурора СССР (ссылка):
…27 июня 1938 г. я был арестован в г. Москве 7-м отделом НКВД СССР. Мне были предъявлены обвинения по статье 58-й п.п.7 и 11 УК в следующем:
I. В том, что якобы я состоял членом антисоветской контрреволюционной организации, работая в Научно-исследовательском институте №3, б. НКОП в должности ст. инженера.
В том, что якобы я проводил вредительство в области ракетной авиации, заключавшееся согласно обвинительному заключению в следующем:
1. Якобы мною проводилась разработка экспериментальных ракет без должных расчетов, чертежей, исследований по теории ракетной техники.
2. Якобы мною неудачно была разработана опытная ракета №217 с целью задержать остальные, более важные работы.
3. Якобы мною не была разработана система питания опытной ракеты №212, что сорвало ее испытания.
4. Якобы мною разрабатывались ракетные двигатели, которые работали только 1- 2 секунды (!?).
5. Якобы мною, совместно с инженером Глушко (арестован 23 марта 1938 г.) в 1935 году был разрушен ракетный самолет.
По существу этих обвинений могу сказать следующее:
1. Я неоднократно заявлял на следствии, писал Наркому внутренних дел СССР и Верховному прокурору, а также категорически заявил на суде и заявляю еще раз сейчас, что я никогда, нигде и ни в какой антисоветской контрреволюционной организации не состоял и ничего об этом не знал и не слыхал. Мне 32 года. Отца моего, учителя в гор. Житомире, я лишился 3-х лет отроду. Мать моя и сейчас учительница в Дзержинском районе г. Москвы. Я вырос при Советской власти и ею воспитан. Все, что я имел в жизни, мне дала партия Ленина — Сталина и Советская власть. Всегда, всюду и во всем я был предан генеральной линии партии, Советской власти и моей Советской Родине.
II. Я работал над исключительно важной для обороны СССР проблемой создания ракетной авиации. Это совершенно новая область техники, нигде не изученная. Нигде еще не был успешно осуществлен настоящий ракетный самолет, идея которого была дана К.Э. Циолковским в 1903 г. Но лишь при Советской власти эти работы получили практическое осуществление. За рубежом эти работы усиленно ведутся в секретном порядке вот уже 15-20 лет. Работать над ракетами практически я начал лишь с 1935 г. в НИИ №3. Однако, несмотря на столь малый период работы, ее большую техническую важность и трудность, а также полную новизну дела и отсутствие какой-либо помощи и даже консультации, мною, совместно с моими товарищами по работе, были достигнуты положительные результаты. Был последовательно разработан и осуществлен целый ряд опытных ракет (№№48; 06; 216; 217; 212; 201/301). Были произведены, впервые в технике, сотни испытаний этих объектов в лаборатории, на стендах и в полете. Параллельно с этой экспериментальной работой произведена большая научная работа по теории ракетной техники. Как завершение первого начального этапа нашей работы над ракетным полетом с 1935/36 гг. были начаты работы над первым ракетным самолетом, который был закончен осенью 1937 года. В 1938 г. мною были успешно произведены его испытания в условиях стенда, и он готовился к полетам летом 1938 г., но в июне месяце я был арестован.
Поэтому, на основании всего изложенного выше, по существу предъявленных мне обвинений во вредительстве заявляю следующее:
1. Все без исключения разработки ракет и их агрегатов всегда производились на основании чертежей, расчетов, опытных исследований, предварительных продувок в аэродинамических трубах и т.д. По всем объектам моей работы (номера указаны выше), а также по ракетному самолету №218/318 все чертежи, расчеты, технические акты, заключения экспертизы из Технического Ин-та РККА, Военно-Воздушной Академии РККА им. Жуковского, НИИ №10 НКОП и др., а равно все отчеты об испытаниях этих объектов находятся в секретной части и архиве чертежей НИИ №3, б. НКОП, в делах и папках соответственно за номерами этих объектов.
В трудах НИИ №3 «Ракетная техника» с №1 по №5 помещен целый ряд теоретических работ по ракетному полету (инж. Дрязгов, Щетинков, Глушко и др.).
Мною лично произведены многие технические разработки, расчеты, чертежи, испытания, в 1934 г. написана и издана книга по Ракетному полету в стратосфере (Военгиз), ряд статей ("Техника Возд. флота". №7 за 1935 г. и др.), а также прочитаны доклады на научных конференциях в Академии наук (Ленинград, 1934 г.) и на ракетной конференции (Москва, 1935 г.). Поэтому предъявленное мне обвинение является ложным.
2. Ракета 217 являлась плановой работой Института, была нами выполнена удачно со значительным перевыполнением данных (см. сравнение результатов в отчете по объекту 217 за 1936 г.) и полностью принята заказчиком НИИ №10 (б. Ц.Л.П.С., г. Ленинград). Приемочные акты в деле объекта 217. Никаких задержек по другим объектам не было, да и быть не могло, т.к. сам объект работ №217 был очень небольшой. Поэтому это обвинение является ложным.
3. Ракета №212 была разработана инж. Дудаковым в 1936/37 гг. и в 1938 г. прошла испытания на стенде и полигоне. Система ее питания была сделана (без чего нельзя было бы сделать какие-либо испытания) и притом в нескольких вариантах. На объекте 212 в 1937 и 38 гг. непрерывно велась научно-исследовательская работа, прерванная лишь моим арестом. Все отчеты см. дело №212. Поэтому это обвинение является ложным.
4. Работы над ракетными двигателями мною никогда не производились, а велись в другом отделе Института и другими лицами. Кроме того, вообще непонятно, что означает “работа в течение 1-2 секунд” (!?) Несмотря на значительное несовершенство ракетных двигателей Института, с ними были произведены все вышеуказанные многочисленные испытания объектов. Поэтому это обвинение является ложным и малопонятным.
5. Ракетный самолет в 1935 г. еще не существовал вообще. Как уже указано мною выше, он успешно проходил испытания в 1938 году. В день моего ареста, 27 июня 1938 г., он, целый и невредимый, стоял в НИИ №3. На нем никогда и ничто не было разрушено. Чертежи, расчеты, отчеты об испытаниях и заключения экспертизы (ВВА им. Жуковского) см. в деле 218/318. Поэтому это обвинение является ложным.
<…>
Следствие, проводившееся следователями Быковым и Шестаковым, проводилось очень пристрастно, подписанные мною материалы были вынуждены у меня силой и являются целиком и полностью ложными, вымышленными моими следователями. Об этом я тогда же писал начальнику III отд. НКВД, на Ваше имя и наркому внутренних дел, а также заявил суду.
Уже после моего ареста, 20-го июля 1938 г., из НИИ №3 был представлен в НКВД акт, несколько страниц которого, касающиеся меня, были мне показаны. Этот акт пытается опорочить мою работу. Однако заявляю Вам, что он является ложным и неправильным. Лица, его подписавшие, никогда не видали в действии объектов моей работы (Костиков, Душкин, Калянова и Дедов). Приводимые в акте “факты” вымышлены, например: при испытании макетов объекта 201/301 пуском с самолета никакой аварии не было (см. отчеты и акты комиссии, производившей испытания). Необходимые меры предосторожности были приняты по моему указанию, о чем имеются записи в деле 201/301, сделанные задолго до испытаний. В акте же делается совершенно ложный намек на якобы “возможность аварии”. Еще раз заявляю, что все это ложь и вымысел, как и другие относящиеся к моей работе данные этого акта.
<…>
Вот уже 15 месяцев, как я оторван от моей любимой работы, которая заполняла всю мою жизнь и была ее содержанием и целью. Я мечтал создать для СССР, впервые в технике, сверхскоростные высотные ракетные самолеты, являющиеся сейчас мощным оружием и средством обороны.
Прошу Вас пересмотреть мое дело и снять с меня тяжелые обвинения, в которых я совершенно не виноват.
Прошу Вас дать мне возможность снова продолжать мои работы над ракетными самолетами для укрепления обороноспособности СССР.
Какая злая ирония: Сталин приговорил товарища Королёва к 10 годам гибельных лагерей именно за то, за что позже Королёву ставили памятники, за что в его честь называли улицы и города, то есть за разработку ракетной техники и реактивной авиации…
В комментариях на днях указали, что если бы не катастрофа 1917, то Николай II мог бы успеть увидеть русские космические корабли. Полагаю, расчёт верен. В 1948 году Николаю II исполнилось бы 80 лет — обычный возраст для монарха 20-го века. Без гражданской войны, без ленинской разрухи, без голодной коллективизации и без большой войны с Германским Рейхом, который вряд ли поднялся бы из руин без Брестского мира и Рапалльского договора, наука в России развивалась бы значительно быстрее. Напомню, после 1917 страна лишилась трёх четвертей учёных: одно только это отбросило нас далеко назад.
Так вот: если бы сроки разработки сдвинулись на 10 лет влево, то мы запустили бы Спутник в 1947, а Гагарин полетел бы в космос в 1951 году. Да, Николай II мог успеть увидеть этот триумф России своими глазами.
Вернёмся в теперь в реальный исторический сценарий. Осталось разобрать только последний фрагмент мифа неосталинистов, согласно которому «шарашка» была всего лишь закрытым санаторием, так что Сергей Королёв от временного заключения почти не пострадал. Цитирую из того же источника (ссылка):
…с наступлением холодов работать и жить в лагере стало еще тяжелее. Постоянное недоедание и полное отсутствие каких-либо витаминов делали свое дело. Люди болели и умирали. Состав бригад периодически менялся. Практически всеобщей болезнью, не обошедшей и моего отца, была цинга, вызванная авитаминозом. У него опухли и кровоточили десны, расшатались и стали выпадать зубы, распух язык, начали опухать ноги. Сильная боль не давала раскрыть рот. Отец очень мучился, не мог есть и ходить.
Именно в это время в лагере появился Михаил Александрович Усачев — бывший директор Московского авиазавода, где был построен самолет, на котором в декабре 1938 года разбился Валерий Чкалов. После гибели Чкалова Усачева репрессировали, и он оказался на Колыме. Это был мужчина высокого роста, очень сильный физически (в молодости он был тренером по боксу) и довольно властный. Благодаря этим качествам, он стал среди заключенных своего рода «главным». Но при этом Усачев столкнулся со старостой — уголовником, который был, по существу, хозяином в лагере и поставил своей задачей всех «врагов народа» как только можно эксплуатировать: за их счет освобождать «своих» от тяжелой физической работы; отнимать пайки, чтобы лучше питаться самому и сотоварищам. В эти внутренние взаимоотношения между заключенными лагерное начальство вмешивалось мало, и уголовники чувствовали себя хозяевами положения. Когда Усачев, прибыв в лагерь, увидел это безобразие, он возмутился и с согласия лагерного начальства стал наводить порядок. Первым делом он объявил старосте из уголовников, что теперь здесь хозяин он. Для подавления явно выраженного недовольства таким оборотом дела ему, правда, пришлось применить свои боксерские навыки, так как это был лучший язык для разговора с уголовниками. После этого низложенный староста быстро стал послушным и повел Усачева показывать свое «хозяйство». В одной из палаток староста сказал, что «здесь валяется Король — доходяга из ваших», что он заболел и, наверное, уже не встанет. Действительно, под кучей грязного тряпья лежал человек. Усачев подошел, сбросил тряпки и увидел Королева, которого он хорошо знал. Рассказывая через много лет эту историю заместителям моего отца — Б.Е.Чертоку и П.В.Цыбину, — Усачев вспоминал, что в тот момент у него как будто что-то оборвалось внутри: перед ним на нарах в немыслимых лохмотьях лежал страшно худой, бледный, безжизненный человек. Почему это случилось? Как он попал в такое положение? Усачев провел едва ли не целое следствие. Выяснилось, что это староста довел отца до такого состояния. Отец вначале показывал свой характер, не хотел мириться с тем, что творили уголовники, не подчинялся старосте, ну а тот применил свои приемы: оставлял отца практически без пайки, а когда он уже совершенно обессилел, стал гонять на непосильные для голодного человека работы. В конце концов отец свалился. Усачев обнаружил его вовремя — отвел в медсанчасть и попросил на некоторое время оставить там. Кроме того, он заставил старосту сколотить компанию, которая стала отдавать больному, фактически уже умиравшему моему отцу, часть своих паек, организовав ему таким образом усиленное питание. Лагерный врач, Татьяна Дмитриевна Репьева, приносила из дома сырую картошку, из которой отец и другие больные цингой, выжимали сок и натирали им свои десны. Еще одним средством от цинги являлся отвар из мелко нарубленных веток стланника: их заваривали кипятком в большом чане и давали пить больным. Других способов лечения в лагере не было. Но благодаря этим мерам, отец встал на ноги и на всю жизнь сохранил чувство глубокой благодарности к своим спасителям. В начале 60-х годов, уже будучи Главным конструктором, он разыскал Усачева и принял его на работу заместителем главного инженера опытного завода.
Помимо того, что заключенные сами умирали от голода, холода и болезней, их могли лишить жизни и так называемые расстрельные тройки, которые действовали на Колыме. Говоря об их деятельности, журналист Т.П. Смолина писала: «”Тройка” трудилась в поте лица: в день разбирала до трехсот и более дел. Так, за 2 февраля 1938 г. было "рассмотрено" 309 дел, по 307-ми из них — высшая мера наказания. Прокурор Метелев приехал в 2 часа ночи на прииск "Мальдяк" и в 6 утра "рассмотрел" более 200 дел, 135 человек приговорил к расстрелу. Никому из арестованных не задал ни единого вопроса».
По счастью, эта участь миновала моего отца. Но, немного подлечившись в медсанчасти, он вынужден был снова вернуться к изнурительному труду. Скорее всего, он не выдержал бы и эту первую свою зиму 1939—1940 годов — цинга прогрессировала, нарастало общее физическое истощение…
Как видите, не очень похоже на санаторий, зато очень похоже на место, в котором можно полностью подорвать здоровье за год-другой.
Полагаю, миф о «растрате» Сергея Королёва мы разобрали достаточно подробно. Следовало бы написать и о Валентине Глушко, и о прочих жертвах революционной бдительности, однако достаточно красноречив уже тот факт, что советские учёные встречались друг с другом не на научных симпозиумах, а в промёрзших бараках сталинских лагерей.
Кстати, Михаил Усачёв, спасший Сергея Королёва от голодной смерти, разрабатывал самолёты И-15 и И-16, которые были основой истребительного парка довоенного СССР. Позже, разумеется, Михаил Усачёв был полностью оправдан и снова вернулся к работе.