Читатель пишет, как пытался устроиться в школу, чтобы рассказать детям про право, про государство, про закон. Архиважный навык в современном мире, что мы с вами можем понять хотя бы из комментариев к постам. В школах есть урок правоведения, читатель — юрист-правовед, так что все звёзды сходились. Казалось бы. Публикую письмо:
Добрый день, Олег. Сейчас прочел ваш пост о любимых пауках-крестовиках в школе и уроках информатики. Вспомнил интересный случай, который был несколько лет назад.
Я пришёл в ближайшую школу проголосовать, исполнить свой гражданский долг. Много лет в школы не заходил и был поражен тем насколько она светлая и хорошая. Моя школа была хорошей, но здание было построено лет 50 назад, минимум, так что сильно отличалось от современных.
Разговорился с учителем, которая была членом избирательной комиссии. После стандартных жалоб, что дети учиться не хотят, зашел разговор о нехватке учителей. Для урока правоведения. Забыл, как она назвала его конкретно, но суть в обучении основам юриспруденции. Сам я юрист-правовед. Зашёл разговор о том, чтобы мне устроиться в школу и ученикам 11-х классов давать соответствующие уроки. Я опущу момент, что учился заграницей и мне нужно вспоминать курс теории, вспомнить все что нужно из юридической практики. И так далее. В целом, нормальное явление, когда учитель сам смотрит в учебник, чтобы вспомнить и всё прочее. В тот момент у меня было свободное время, и я вполне мог заняться обучением юного поколения. Да и деньги не лишние, при условии, что график меня устроит и не будет вредить основному заработку.
Дальше мне объявляют: хорошо, что вы согласны, мы вам так благодарны, но нет! График у вас будет, какой мы решим, а не какой вам удобен, и чтобы учить детей, вам нужно будет получить ещё одно образование, педагогическое. Мы не можем допустить в школу непрофессионала. На этом разговор закончился.
Я не против рассказать детям (хотя 11 класс уже далеко не дети), что такое право, государство, закон. Как они работают, взаимодействуют. Основы ответственности: уголовной, административной. Что такое субъект, объект и так далее. Всё это нужно, чтобы не быть идиотом и понимать, почему государство принимает те или иные решения. Но для того, чтобы провести пару уроков, мне предложили потратить пару лет жизни. Еще и занять позу, в которую меня соизволят поставить.
Эта ситуация фатальна для нашей школы. Я согласен, что для начальной школы педобразование необходимо, но не для правоведения. Не для программирования. Эти предметы может вести человек со стороны, который является профессионалом в этом деле. При условии, что школа согласится предоставить удобное для профессионала время. А не тогда, когда у них левая пятка графика покажет.
Итог понятен. Я время тратить не стал, проголосовал и ушел. Не знаю, нашли ли они кого-то. Но сомневаюсь. Специалист свое время тратить не будет, а тот, кто согласится, навряд ли будет хорошим специалистом.
Ключевая фраза в письме — «мы не можем допустить в школу непрофессионала». Она абсолютно верна, но неполна, так как под словом «профессионал» собеседники имели в виду принципиально разное.
Для юриста профессионал — это тот, кто занимается анализом законов, участвует в судебных разбирательствах или работает над контрактами. То есть тот, кто загружен реальной работой по своему направлению и получает деньги именно за результат этой работы, а не за то, что он такой весь из себя дипломированный юрист.
Для чиновника от образования профессионал — это тот, кто является профессиональным шкрабом, то есть имеет корочки профильного вуза, солидный стаж и развитые навыки выживания в педагогических коллективах. Такой профессионал получает деньги просто за то, что он многое вытерпел в прошлом, и вот теперь честно выполняет заранее прописанный ритуал.
Это две принципиально разные ветки развития. Как правило, они не пересекаются. Хороший мастер редко умеет делать карьеру в системе так называемого «старшинства», в которой продвижение идёт по выслуге лет, то есть по объёму отсиженного в определённых вузах и определённых заведениях времени. Напротив, заслуженный шкраб обычно беспомощен в условиях меритократии, когда от него внезапно требуют выдавать результат, делать реальные дела.
Некоторые педагоги с успехом продвигаются сразу по двум веткам — к примеру, таковых хватает среди современных учителей иностранного, ибо это очень наглядный и проверяемый навык, и среди физруков, так как они часто искренне увлекаются своим предметом и даже получают удовольствие от тренировок. Но всё же регулярно приходится видеть, как отличный учитель, который и знает свой предмет, и умеет учить, отмокает где-то внизу педагогической иерархии, так как наивно полагает, будто правила старшинства на него не распространяются — дескать, достаточно хорошо работать, и тогда тебя будут автоматически ценить.
Повторюсь, реальные дела ценят там, где есть меритократия, то есть в малом и среднем бизнесе. В крупном бизнесе и во властных структурах во главе угла стоит непотизм, продвижение родственников и друзей. В определённых российских регионах работает этнократия — там карьеру комфортно делать представителям титульного народа. В армии и в школе, как в структурах наиболее косных, ригидных, отбор идёт по правилам старшинства — по дипломам, по выслуге лет.
Людей сбивает с толку тот факт, что вслух это никто не декларирует, при этом в любой структуре хватает исключений, сделавших карьеру нестандартным для этой структуры путём. К примеру, крепкие специалисты, «меритократы», в некоторых количествах нужны везде, а в кризисные моменты они настолько нужны, что даже корпорации наступают себе на горло, чтобы создать им комфортные условия работы. К примеру, если вы хороший программист, вы можете прийти в Сбер или в Яндекс, не имея ни одного знакомого в руководстве, и получить довольно щедрое предложение. Однако если какой-нибудь юрист, бухгалтер или менеджер по продажам устроится в ту же корпорацию, он очень быстро упрётся в стеклянный потолок.
Отсюда, кстати, и проблемы с обучением программированию в школах.
Читатели указывали на днях, что Паскаль безнадёжно устарел, так что школьников надо учить Джаваскрипту, ПХП, Питону или чему-нибудь ещё популярному. На мой взгляд, проблема совершенно не в Паскале.
Паскаль не так уж плох, даже чем-то хорош. Это что-то типа эсперанто в мире языков программирования: не очень популярный, но лёгкий для изучения язык, с чистым синтаксисом и с минимумом нелогичностей типа неправильных глаголов. Сейчас есть современные бесплатные песочницы на Паскале, со всеми нужными библиотеками. Хочешь сделать на Паскале игру «Змейка» или текстовый редактор? Никаких проблем — бери и пиши.
Вот Бейсику учить школьников нельзя, так как Бейсик диктует дурной, неправильный стиль. Учить Вижуал Бейсику, встроенному в Ворд и Эксель, нельзя тем более, так как его писали рептилоиды. Там инопланетная логика, отвратительная нормальному человеку, поэтому школьнику с неокрепшей психикой лучше держаться от этого нечистого инструмента подальше.
Учить детей сайтостроению? Там придётся запоминать кучу ситуативных правил, не имеющих отношения к собственно программированию, при этом надо будет распыляться не на один, а на четыре языка.
В общем, Паскаль — вполне нормальный вариант. Лучше всего для обучения Питон, чуть хуже — Паскаль и ПХП, значительно хуже — Джава и прочее модное буйство бойлерплейта, плохо — язык 1С (так как он встроенный) и разная экзотика типа Рапиры, совсем плохо — Бейсик, Вижуал Бейсик, ПауэрШелл и, простите за матерную ругань, школьный алгоритмический язык.
Проблема же, по которой в наших школах формально учат Паскалю, а на практике ничему не учат, заключается именно в том, что школы построены на системе старшинства. Информатику дают соответственно: берут набор схоластического мусора из справочника и пытаются скормить его подросткам. Идея не в том, чтобы школьник научился программированию, на это чиновникам от образования наплевать. Идея в том, чтобы он высидел определённое количество задочасов, прослушал столько-то страниц учебника и ответил на такие-то бессмысленные вопросы из длинного списка. Типичный вопрос из экзамена за 8-й класс: «Что представляет собой измерение атмосферного давления: процесс хранения, процесс передачи, процесс получения или процесс защиты?».
Когда же информатике учит меритократ, он прежде всего думает о цели, то есть о том, чтобы школьник на выходе умел делать что-то практическое. Собирать компьютер, настраивать с нуля операционную систему и локальную сеть, жонглировать данными в Экселе, программировать на чём-нибудь.
Всё это — 95% практики и 5% теории. Допустим, «сегодня мы пишем программу, которая рисует звёздное небо. Делаем так-то и так-то. Теперь давайте сами». Школьники что-то делают, немедленно видят результат. В ходе работы можно немного объяснить, что вот это называется «оператор», и что правила синтаксиса Паскаля требуют ставить везде точку с запятой. На следующем уроке делаем что-то посложнее, даём ещё один маленький кусочек теории, который ученики смогут понять и к практике приложить. Так, постепенно, доходим уже до самостоятельной работы, когда можно сказать школьникам «пишите игру в Тетрис», и они сами её пишут, обращаясь за помощью к преподавателю только тогда, когда где-нибудь застрянут.
Если изменить пропорцию — давать, допустим, 75% практики и 25% теории, — появятся две проблемы. Первое, лишние 20% теории уйдут в песок, сразу снизят общий КПД на 20%. Если практики программирования нет, то зачитывать теорию примерно столь же эффективно, как зачитывать телефонный справочник Урюпинска. Во-вторых, необходимость перенапрягаться, выслушивая скучную и непонятную муть, будет высасывать силы и кардинально снижать мотивацию к учёбе. В-третьих, вместо привычки делать будет формироваться привычка слушать. Оказавшись наедине с мигающим курсором редактора, объевшийся теорией ученик захочет просто сидеть и ждать учителя, вместо того чтобы хоть что-нибудь предпринять.
— Ты чего сидишь, Клушева?
— Ой, Иуда Форыч, я не понимаю, что тут делать.
Всё. Она. Понимает. Просто мотивации уже ноль, да и знает отлично, что результат с неё спрашивать никто не будет. Кое-как отбубнила из учебника параграф про «процесс защиты», и оценка в кармане.
Если речь идёт не о школе, а о каком-нибудь элитном кружке для мутантов с огромными головами, можно объёмы теории увеличить. Реально талантливые ребята, которые позже выиграют олимпиады и пойдут в науку, 25% теории с некоторым трудом способны переварить. Нормальному школьнику нужно 5% — по тем же причинам, по которым ему надо поднимать пустой гриф от штанги, а не веса за 100 килограмм. У нас же в стандартной школьной программе соотношение за пределами безумия — 95% теории и 5% практики. Старшинство как оно есть: ничего не умею делать, зато честно на каждом уроке отсидел.
Идеалисты скажут: в России куча программистов с большими зарплатами и с шилом пониже спины. Они то на митинги ходят, то донаты разным негодяям собирают, то ещё как-нибудь дурят. Направьте их кипучую энергию в школы — пусть приходят волонтёрами на один день в неделю и учат школотронов своему ремеслу. Платить даже не надо, всё равно денег не хватит — организуйте какие-нибудь статусные плюшки, и нормально. Но нет, так не работает. Если программист делает сложнейшие вещи, руководит коллективом из 30 полудиких технарей и объясняет самые сложные вещи на пальцах и степлерах… это никого не интересует. В школе с ним будут разговаривать как с молодым бомжом. Потому что диплома у нет, официально педстажа нет, понимания работы всей это системы тоже нет.
Поэтому нужно просто быть адекватным. Умеете хорошо работать? Идите в малый или средний бизнес. Готовы терпеливо высиживать? Идите в школу или в армию. Работать и терпеть не любите, но есть родственник в руководстве Газмяса? Идите в Газмяс.
А если любитель выслуги пойдёт в бизнес, или если хороший специалист пойдёт в школу, будет сплошное разочарование. Штанга и танец с лентой — разные дисциплины. Выбирайте ту, к которой ваш организм лучше приспособлен.