Бабушка Живого Журнала

Я родилась 30 мая 1925 года в городе Днепропетровске (тогда Екатеринославе) в семье профессиональных революционеров. Дедушка мой старый искровец (работал в газете «Искра»), бабушка работала вместе с ним в большевистском подполье. Родители участвовали в организации комсомола на Украине, он был организован в 1918 году. В этом году мама стала секретарем райкома комсомола Городского района Днепропетровска.

После гражданской войны родители уехали в Москву учиться, а я осталась в Днепропетровске с няней. В 1929 году я приехала в Москву и в этом же году родился мой брат (Березин Феликс Борисович). Отец окончил философский факультет, защитился и преподавал политэкономию в высшей партийной школе, мама окончила военную химическую академию, получила чин капитана, и вскоре поступила в аспирантуру. В 1935 году отца перевели на работу в Киев. Отец был членом ЦК КП Украины, преподавал, занимался научной работой. В 1937 году он был репрессирован и в том же году расстрелян. Маме не дали защитить готовую диссертацию, исключили из партии, уволили с работы и выселили из квартиры. Маму не репрессировали, а нас с братом не отправили в детский дом для детей врагов народа только потому, что мама догадалась сразу же уехать из Киева. Мы уехали в деревню Карловка Полтавской области, где жил мамин старший брат. Вскоре он тоже был репрессирован, но его сестра – женщина с детьми – в Карловке никого не заинтересовала.

Когда репрессии пошли на убыль вернулись в Киев, где в нашей квартире, которая стала уже коммуналкой, нам дали маленькую комнатку – 9 метров на четверых (с нами жила няня). Маму взяли на работу в библиотеку Киевского университета (где она кончала аспирантуру) и на зарплату библиотекаря она содержала семью из четырёх человек. Мы жили очень бедно, очень трудно, но в сравнении с судьбой наших близких и любимых друзей, сгинувших в репрессиях, мы могли считать, что нам очень повезло – мы были вместе и на свободе. Но мы не радовались. Мы всё время думали об отце и друзьях.

18-го декабря КПРФ широко отмечала день рождения Сталина, пришли на Красную площадь, поклонились «мощам». У них на знамени всё ещё Сталин, и это неудивительно. Сталин не был коммунистом, и они не коммунисты. Я как-то зашла в их офис, он был тогда в Харитоньевском переулке, не знаю, там ли он сейчас, мне хотелось задать им несколько вопросов. Я спросила, по-прежнему ли они считают себя марксистами. Они ответили утвердительно. Я сказала, что ведь Маркс был материалистом, а они по большим церковным праздникам стоят в церкви со свечками. Они мне объяснили, что народ сейчас очень положительно относится к религии, и поэтому они демонстрируют такое же к ней отношение. То есть прямо сказали, что из популистских соображений они обманывают народ, не верят в Бога, а делают вид, что верят. Коммунисты, как известно, интернационалисты, а КПРФ стоит на шибко патриотических позициях, можно даже сказать, националистических. А в Думе КПРФ штампует всё, что приходит сверху, в сущности, без дискуссий.

После смерти Сталина главным вопросом было, кто займёт его место. Было ясно, что лидером международного коммунистического движения станет Мао Цзэдун. Он был очень популярен, не только в Китае, в Советском Союзе и социалистических странах, но и во всём мире. Я много раз писала, что интеллигенция всех стран и народов всегда была левой. Сейчас я приведу ещё один довод, подтверждающий это. В ЦНТБ по архитектуре и строительству, где я работала, мы получали журналы по архитектурной и строительной тематике из всех стран. Я восемь часов в день читала эти журналы на семи славянских языках, включая русский. Япониста у нас в отделе не было, но, к счастью, японцы архитектурный журнал издавали на английском языке. Были журналы, целиком посвящённые жилому интерьеру, но статьи этой тематики были во всех архитектурных журналах. В этих статьях были фотографии реально существующих интерьеров, так вот, в каждой квартире и, во всяком случае, в каждом доме висел портрет Мао Цзэдуна.

Я сначала не знала, чего ждать от Мао Цзэдуна, но в 1957 году он написал статью «Пусть расцветают сто цветов». Её, конечно, перевели на русский язык, и её опубликовала то ли «Правда», то ли «Известия», не помню. Статья заняла, помнится, 4 газетные полосы. Я её читала и плакала от счастья, реально заливалась слезами. Лидер правящей Коммунистической партии Китая, самой большой компартии одной из самых больших стран в мире, в этой статье провозгласил широкую кампанию по усилению гласности и критики. Возможно, он был вполне искренен, но потом, когда его политика несколько изменилась, эти проросшие сто цветов помогли ему определить, какие цветы лишние и их нужно вырвать, но это потом, а пока, как я уже сказала, я плакала от счастья, читая статью. Но это в международном масштабе, а кто займёт место Сталина у нас? Вы, верно, удивитесь, но я, мои друзья, вообще весь наш круг, хотели бы увидеть на этом месте Берию…

Кандидатура Маленкова нас (меня, мой круг) пугала. Мы предпочли бы Берию. Я уже говорила, что к Берии у меня было двойственное отношение. Массовые репрессии начались при наркоме внутренних дел Ягоде. Потом Ягоду и весь его аппарат расстреляли. Его место занял Ежов, и репрессии продолжились при Ежове. Потом Ежова и его аппарат тоже расстреляли, и место наркома внутренних дел занял Лаврентий Берия. Репрессии пошли на спад. Я не считаю это заслугой Берии. Масштаб репрессий определял только Сталин, все остальные выполняли его волю. Но то ли к концу 1938-го года Сталин успел насытиться кровью, то ли по какой другой причине, но, как я уже сказала, репрессии резко пошли на спад с приходом Берии.

До Берии наши лагеря были лагерями смерти. Кинорежиссёр Алексей Герман рассказал со слов своего отца, его отец, Юрий Герман, был очень популярным писателем, он много писал, в частности, о работе милиции. Как-то к нему в гости пришёл незнакомый военный в форме НКВД с ромбами в петлицах в чине генерала, но тогда это так не называлось. Этот военный рассказал писателю, что он работает в системе лагерей. Зимой к платформе приходят теплушки с заключёнными, теплушки не отапливаются, и когда раскатывают дверь, то из теплушек выгружают трупы замёрзших людей и складывают их штабелями на платформе. Юрий Герман спросил у гостя: «Зачем вы мне об этом рассказываете?». Тот ответил: «Вы писатель, я считаю, что вам нужно об этом знать. На следующий день к Юрию Герману пришли сотрудники того же ведомства, рассказали ему, что его вчерашний гость покончил с собой, и спросили его, о чём он говорил с Юрием Германом? Тот ответил, что гость говорил с ним о его творчестве, он ведь пишет о милиции, а эта тематика гостю была близка. Те заключённые, которые доезжали до места заключения, погибали в лагере в первый год, максимум полтора. Когда наркомом стал Берия, он превратил систему ГУЛАГа из лагерей смерти в отрасль народного хозяйства. Заключённые работали, и их работа была нужна…

Среди моих знакомых и друзей было очень много бывших зэков. В ЦНТБ по строительству и архитектуре, где я работала в научном отделе, заведующий нашим отделом, Бенедикт Антонович Гайду, отсидел в лагере около 20 лет. Он был венгр, участник венгерской революции 1918 года. Когда революция потерпела поражение, он переехал во Францию. Он был архитектор по образованию и работал в крупной французской архитектурной фирме. Он принимал участие в войне в Испании, переправлял оружие через франко-испанскую границу. Когда в Испании победил Франко, он решил переехать в СССР, первую страну победившего социализма. Здесь его пригласили на работу братья Веснины в свою архитектурную мастерскую. Но проработал он у Весниных чуть больше года, его репрессировали и сослали в лагерь, откуда он вышел только в 1956 году. Ещё у нас в отделе работал Николай Ефимович Бурченков, он был тоже архитектор по образованию, а ещё он был нашим разведчиком. Но шпионил он не за немцами, а за союзниками-американцами. После войны его арестовали, обвинив его в том, что он был двойным агентом, работал на нас и на американцев. Ещё у нас в отделе работала Козолупова, тоже бывший зэк. В понедельник она приходила на работу и рассказывала, как прекрасно она провела выходные: убирала квартиру, готовила обед, после лагеря эти занятия доставляли ей наслаждение. Короче, из 8 человек в нашем отделе, выпускавшем реферативный журнал по архитектуре и строительству, трое были бывшие зэки, а у двоих, у меня и у Леонида Дацковского, родители были репрессированы. А наша заместитель директора ЦНТБ по науке, Елена Ивановна, тоже отсидела около 20 лет. Её муж был чем-то вроде председателя Осоавиахима, и от неё я с удивлением узнала, что был репрессирован чуть ли не весь Осоавиахим.

Михаил Тухачевский был очень знатного происхождения. Генеалогическое древо рода Тухачевских прослеживается до священной Римской империи. Он участник Первой мировой войны, в которой был награждён пятью орденами. Это, конечно, к делу не относится, но Михаил Тухачевский был изумительно красивым, об этом вспоминает Ларина-Бухарина, жена Николая Ивановича Бухарина. Ларин был её приёмным отцом, не знаю, что случилось с её родителями. Ларин был глубоким инвалидом и нигде в штате не работал, никаких постов не занимал. Но были у него какие-то заслуги, а главное, он был человеком умным и очень остроумным. У него был открытый дом, и в этом доме собирались, в частности, видные большевики, в том числе и занимающие руководящие посты. Постоянным гостем был Николай Иванович Бухарин. Однажды туда пришёл Тухачевский. Будущая жена Бухарина тогда была маленькой девочкой. Когда вошёл Тухачевский, она посмотрела на него и больше глаз не отводила. Кто-то заметил, как завороженно она смотрит на Тухачевского, и обратил внимание остальных. Некоторое время все наблюдали за девочкой, а потом кто-то сказал: «Дети тоже понимают и любят красоту». Николай Иванович Бухарин сначала полюбил эту девочку, а когда она выросла, женился на ней.

В Советском Союзе было бесплатное образование, от младших классов школы до аспирантуры, и это образование было хорошее. Наши школьники побеждали на всех международных олимпиадах. И высшее образование было хорошим, кроме гуманитарного. Дипломы наших технических ВУЗов признавались и ценились за рубежом. С гуманитарным образованием дело обстояло хуже. Я хотела во что бы то ни стало получить хорошее образование на филологическом факультете МГУ. На то, чтобы это сделать, мне понадобилось не 6 лет, а 11. Я специально не защищала дипломную работу, чтобы продолжать оставаться студенткой, чтобы у меня оставался студенческий билет, и я могла бы сидеть в фундаментальной библиотеке университета и пользоваться депозитарием диссертаций, в котором были диссертации, защищавшиеся в университете чуть ли не с начала его основания. В основе науки о литературе, преподававшейся в моё время в МГУ, лежала идеология. Студенты это понимали и к тому, что преподаватели говорили им с кафедры, относились критически. Говорили, слушая профессора (я его имя не хочу называть, потому что живы его потомки): «Как его без намордника на кафедру пускают».

Как вообще Сталин оказался у власти? Ленину он сначала понравился, ему импонировало, что Сталин грузин, не принадлежит к имперской нации. Но Ленин не был наивным доверчивым человеком, которого легко обмануть. Очень скоро он понял, что собой представляет Сталин. Он сказал: «Товарищ Сталин – нравственно инородное тело в рядах нашей партии». В документе, который обычно называют политическим завещанием Ленина, Ленин предостерегает от того, чтобы Сталину позволили сосредоточить в своих руках большую власть. Он пишет о Сталине, что это «восточный повар, который любит готовить острые блюда».

Вот насчёт нравственно инородного тела. Сталин был органический бандит, и все замашки у него были бандитские. В Сибири в ссылке Сталин был вместе с Яковом Свердловым. Они жили в двухэтажном доме, и Сталин сразу занял второй этаж, где было более тепло и сухо. Свердлов не стал возражать против этого. Всю литературу, которая у них была, Сталин связал в пачку и отнёс к себе наверх. Свердлов тоже не возражал, он считал, что Сталину нужно читать. Как-то Свердлов готовил обед и сказал Сталину, который спустился сверху: «Сегодня я готовлю обед, а завтра твоя очередь». Сталин подошёл к плите и плюнул в кастрюлю с супом. Я думаю, что у каждого, кому приходилось жить близко со Сталиным и общаться с ним в быту, возникало к Сталину физическое отвращение. Вероятно, это произошло со Свердловым, и Сталин понял, что Свердлов его раскусил. Со смертью Свердлова не всё ясно. Все чувствовали, что что-то здесь не так, и подозревали даже Ленина. Но Ленин как-то в политических убийствах не замечен, большевики вообще принципиальные противники индивидуального террора. И если со смертью Свердлова что-то было действительно не так, то я бы заподозрила Сталина.

Я написала, что мы жили на партмаксимум, жили скромно, на завтрак мне давали кружку горячего молока и кусок хлеба. Читатель написал в ответ на это: «Когда вы запивали хлеб молоком, другие люди голодали». Нет, в то время, о котором я пишу, и там, где мы жили, Киев 1935-го года, никто уже не голодал. То, что назвали Голодомором, было в 1932-1933 году на Украине. Голодомор был рукотворный. В 1932 году всё зерно, которое забрали у колхозов, и не только его, Сталин выбросил на внешний рынок. Деньги ему нужны были срочно, поэтому зерно он продавал дёшево, по демпинговым ценам. Мы обо всём этом узнали только во время войны в эвакуации. С нами в посёлке Приуральный жили эвакуированные из Бессарабии, эта территория вошла в состав Советского Союза только в 1939 году. Все эвакуированные из Бессарабии были фермеры. Так вот, они рассказали нам, что в 1932 году они буквально разорились, внешний рынок был завален дешёвым советским зерном, а они не могли позволить себе продавать зерно ниже себестоимости. Сталин говорил, что деньги тогда нужны были срочно для проведения индустриализации.