1. Скажите, коллеги, а куда пропал «релпакс» из наших аптек? Мои запасы уже подходят к концу, а другие лекарства от моих головных болей не помогают. Раньше я ел ещё «зомиг», но он давно уже не поставляется в Россию. Это, кстати, одна из причин, по которой я весьма скептически отношусь к поборникам копирайта: на мой взгляд, никакие права на лекарства не должны действовать в стране, в которой нет легальной возможности это лекарство купить.
Если «релпакс» не вернётся в аптеки, придётся, пожалуй, заказывать «золмигрен» на Украине, это аналог «зомига». Немного смущает, правда, что украинский «золмигрен» стоит в 10 раз дешевле, чем стоил «зомиг» в России, однако эти перепады цен опять-таки можно объяснить вывертами копирайта.
2. «Почта России» разработала план модернизации. Госкорпорация просит выделить ей из бюджета 85 млрд рублей, чтобы начать торговать в отделениях лекарствами и алкоголем, а также оказывать там образовательные и медицинские услуги:
https://iz.ru/914018/anna-kaledina/epik-meil-pochta-prosit-85-mlrd-na-sozdanie-tcentrov-torgovli-i-uslug
План кажется немного странным, однако здравое зерно в нём есть. Во-первых, подобным образом работают аптеки в США — в американских аптеках можно купить самые неожиданные вещи, причём чуть ли не круглосуточно. Это непривычно, но удобно.
Во-вторых, речь идёт о преобразовании отделений связи в посёлках и деревнях (до 20 тысяч человек), в которых доступ к обычным магазинам может быть затруднён. Пожалуй, я бы дополнил план только одним: одновременно с расширением ассортимента в маленьких населённых пунктах нужно резко сузить ассортимент в больших городах, где на каждой улице есть и супермаркет, и аптека, и всё остальное. В больших городах почта должна продавать конверты, марки и коробки: стиральный порошок жители мегаполисов могут купить и в обычном магазине.
3. Оказывается, иногда марксизм-ленинизм помогал разобраться и в далёких от экономики материях, в искусстве, например. Цитирую:
https://monetam.livejournal.com
На зачете в I МГУ красный студент, на вопрос о различии венецианской и флорентийской школ живописи, очень недурно рассказывал, как полагается, о великолепии красок венецианцев и о некоторой сухости, скорее раскрашенном рисунке, чем живописи, у флорентийцев. Испытующий профессор просит подвести марксистскую базу под оба явления. Студент молчит — профессор помогает: какой капитал был в Венеции? — Торговый; а во Флоренции? — Промышленный. — Ну, вот, торговый капитал отличается, как известно, широтой размаха, блеском, — отсюда венецианская красочность. А промышленный капитал? Он все строит, рассчитывает, отсюда схема, рисунок, построение — во флорентийской живописи.
Студент идет к другому столу сдавать русское искусство… Студент толково отвечает на вопрос о различиях между московской и новгородской школами. В Москве — яркие краски. В Новгороде суровые, темноликие иконы. А марксистский подход? Студент молчит. — А какой капитал в Новгороде? — Торговый. — А какой капитал в Москве? — Промышленный. — Ну, вот. Торговый капитал чем отличается? Он прижимистый, кулацкий, суровый, — от этого и живопись новгородская скупа на краски, сурова по схемам. А промышленный капитал? Он дерзкий, предприимчивый, яркий. Отсюда яркость и блеск красок в московской живописи.
Иван Иванович Шитц. Дневник «Великого перелома» (март 1928 — август 1931). Апрель 1928 года