Мне часто задают вопросы, которые было бы более уместно задавать не аналитикам, а гадалкам. Когда обесценится доллар, когда крякнет Америка, когда обанкротится «Дойче банк», когда позакрываются американские сланцевики, и когда центробанки Запада включат ПОПС на полную мощность.
Точно ответить на эти и аналогичные вопросы, как вы понимаете, невозможно. Однако есть способ примерно прикинуть «прочность» явления, чтобы понять, ждать ли развязки уже на этой неделе или настраиваться на несколько лет.
Процитирую фрагмент из очень важной для понимания текущих событий книги Нассима Талеба «Чёрный лебедь»:
Взрослые постоянно твердили мне, что война [в Ливане], которая в результате продолжалась около семнадцати лет, закончится «в считаные дни». Они были вполне уверены в этих своих прогнозах, что подтверждается количеством беженцев, которые «пережидали войну» в гостиницах и прочих временных пристанищах на Крите, в Греции, во Франции. Один мой дядя говорил мне тогда, что, когда богатые палестинцы бежали лет тридцать назад в Ливан, они рассматривали этот шаг как исключительно временный (большинство из тех, кто еще жив, по-прежнему там; прошло шестьдесят лет). Но на мой вопрос, не растянется ли нынешний конфликт, он ответил: «Конечно нет. У нас здесь особое место; всегда было особым». Почему-то то, что он видел в других, к нему словно бы не относилось.
Подобная слепота — распространенная болезнь среди беженцев среднего возраста. Позже, когда я решил излечиться от одержимости своими корнями (корни изгнанников слишком глубоко врастают в их «я»), я стал изучать эмигрантскую литературу именно для того, чтобы не попасть в капкан всепоглощающей и навязчивой ностальгии. Эмигранты, как правило, становятся пленниками собственных идиллических воспоминаний — они сидят в компании других пленников прошлого и говорят о родине, вкушая традиционные блюда под звуки народной музыки. Они постоянно проигрывают в уме альтернативные сценарии, которые могли бы предотвратить их историческую трагедию — например: «если бы шах не назначил ту бездарь премьер-министром, мы и сейчас были бы дома». Словно исторический перелом имел конкретную причину и катастрофу можно было бы предотвратить, ликвидировав ту конкретную причину. Я с пристрастием допрашивал каждого вынужденного переселенца, с которым меня сводила жизнь. Почти все ведут себя одинаково.
Мы все наслышаны о кубинских беженцах, прибывших в Майами в 1960 году «на несколько дней» после воцарения режима Кастро и до сих пор «сидящих на чемоданах». И об осевших в Париже и Лондоне иранцах, которые бежали из Исламской республики в 1978-м, думая, что отправляются в короткий отпуск. Некоторые — четверть столетия спустя — все еще ждут момента, когда можно будет вернуться. Многие русские, покинувшие страну в 1917-м, например писатель Владимир Набоков, селились в Берлине, чтобы обратный путь не был чересчур уж далеким. Сам Набоков всю жизнь провел в съемных квартирах и номерах — сначала убогих, потом роскошных — и закончил свои дни в отеле «Монтре-Палас» на берегу Женевского озера.
Конечно, все беженцы ослеплены надеждой, но важную роль играет тут и проблема знания. Динамика ливанского конфликта была абсолютно непредсказуема, однако люди, пытавшиеся осмыслить ситуацию, думали практически одинаково: почти всем, кого волновало происходящее, казалось, что они прекрасно понимают, в чем суть дела. Каждый божий день случались неожиданности, опровергавшие их прогнозы, но никто не замечал, что они не были предсказаны. Многие события казались бы полным безумием в свете прошлого опыта. Но они уже не воспринимались как безумие после того, как происходили. Такая ретроспективная оправданность приводит к обесцениванию исключительных событий. Позже я сталкивался с той же иллюзией понимания в бизнесе.
Полагаю, нам всем знаком это неприятное чувство несбывшегося прогноза. Мы ожидаем, что какое-то событие вот-вот дойдёт до финала, а потом оглядываемся назад и видим, что прошло уже 10 лет, а ожидаемого «краха» или «обвала» так и не произошло.
Нассим Талеб объясняет этот феномен в своей другой книге, «Антихрупкость». Вот это объяснение:
Время углубиться в детали, и на этой стадии нам понадобится различать два явления. Давайте отделим то, что портится (люди, отдельные предметы), от того, что не портится и в потенциале вечно. Непортящееся — это всякая вещь, у которой нет неизбежного для органики срока годности. Портящееся — это обычно материальный предмет, а непортящееся обладает информационной природой. Отдельный автомобиль портится, но автомобиль как технология сохраняется уже на протяжении века (и, можно предположить, переживет следующие сто лет).
Человек смертен, его гены — генетический код — не всегда. Физический объект «книга» портится — скажем, некий экземпляр Ветхого Завета, — а его содержание нет, и его можно воссоздать в виде другого физического объекта.
Для начала я изложу свою идею на ливанском наречии. Когда мы видим двух людей, молодого и пожилого, мы можем с уверенностью сказать, что младший переживет старшего. Если речь идет о чем-то непортящемся, например о технологиях, дело обстоит по-другому. Есть две возможности: либо прогнозируемая дополнительная продолжительность жизни у них одинакова (в этом случае распределение вероятностей называется экспоненциальным), либо у старой технологии она больше, чем у новой, пропорционально их относительному возрасту. В этой ситуации если старой технологии 80 лет, а новой — 10 лет, можно ожидать, что старая просуществует в восемь раз дольше, чем новая.
Я предлагаю критерий, позволяющий отнести явление в ту или иную категорию (он основан на так называемом эффекте Линди в той версии, которую разработал не так давно великий Бенуа Мандельброт):
Для всего того, что портится, каждый дополнительный день жизни означает, что ожидаемая дополнительная продолжительность жизни становится короче. Для всего того, что не портится, каждый дополнительный день может означать, что ожидаемая продолжительность жизни стала длиннее.
Иначе говоря, чем дольше существует технология, тем дольше она может продержаться в будущем. Я продемонстрирую это на примере (не все понимают, о чем идет речь, с первого раза).
Скажем, я знаю о некоем джентльмене, что ему сорок лет, и хочу предсказать, сколько ему осталось. Я смотрю в актуарные таблицы, которые используют страховые компании, и нахожу стандартизированную по возрасту предполагаемую продолжительность жизни.
Таблица сообщает, что у джентльмена впереди 44 года жизни. На будущий год, когда ему исполнится 41 год (или, что то же самое, если взять человека, которому 41 год сейчас), джентльмену останется жить немногим больше 43 лет. Каждый следующий год снижает ожидаемую продолжительность жизни почти на год (на деле — чуть меньше, чем на год, так что если при рождении ожидаемая продолжительность жизни составляет 80 лет, в этом возрасте она будет не нулевой, а составит еще около десятка лет).
Для всего того, что не портится, верно обратное. Приведу для ясности приблизительные цифры. Если книга переиздавалась на протяжении сорока лет, я могу предсказать, что ее будут переиздавать еще сорок лет. Однако, и в этом главное отличие от портящихся явлений, если книгу станут переиздавать и через десять лет, можно будет прогнозировать, что она станет переиздаваться и полвека спустя. Вот почему вещи, окружающие нас долгое время, как правило, не «стареют», подобно людям, — они «стареют» наоборот. Каждый год, который вещь сумела пережить, удваивает ее ожидаемую продолжительность жизни.
А это говорит нам о том, что вещь неуязвима. Неуязвимость явления пропорциональна длительности его жизни!
Проведу для ясности аналогию с СССР. В 1920 году было разумно ожидать, что советская власть сдуется в ближайшие 3 года. В 1967 году можно было ожидать, что СССР просуществует примерно до 2017. В 1987 году «эффект Линди» подсказывал ещё более продолжительный срок жизни Советского Союза — до 2057 года… однако к этому моменту началась уже Перестройка, и прозорливый наблюдатель мог понять, что над СССР нависла угроза смертельно опасного кризиса.
Теперь, когда вы вооружены этим знанием, вы можете делать прогнозы не хуже, чем большая часть мелькающих в ящике «экспертов». Остаётся рубль стабильным уже три года? Логично предположить, что ещё года три стабильности у рубля есть. Находится губернатор в своей должности уже 4 года? Рассчитывайте по умолчанию, что ещё 4 года он в кресле просидит.
Само собой, тут надо делать коррекцию на кризисные события. Так, например, если губернатора взяли под стражу и посадили в тюрьму, оставаться губернатором ему, скорее всего, уже недолго. Однако в условиях дефицита информации самый точный прогноз будет давать всё же эффект Линди.
Напоследок дам небольшой совет тем, кто захочет использовать эффект Линди для игры на бирже. Прежде, чем продавать квартиру и вкладываться во что-нибудь эфемерное, прочтите всё же и «Чёрного лебедя» и «Антихрупкость». Возможно, после прочтения этих книг вы захотите выбрать более консервативную стратегию.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →